В море Баренцевом шторм,
Гонит волны в гребни пеной!
Взрыв, болтанка и потом,
С небольшим продольным креном,
Зарываясь в ила грязь,
В глубине соленых вод,
В час назначенный на связь
Не идет атомоход.
Командир вдруг замолчал,
Не слыхать его чрез рупор.
Сто семь метров глубина,
Командир торпедной группы
Двадцати шести годов,
Боевой продолжив курс,
Руководство взять готов
На себя подлодкой «Курск»!
И в кромешной темноте,
Тесноте, воде по пояс,
Он комплект на всех надел,
О себе не беспокоясь!
С каждом часом все трудней
Им дышать под толщей вод,
И он мыслями о ней
Отгонял дурной исход.
А когда уже никак —
И совсем невыносимо-
Двадцать два подводника
С ними капитан их Дима,
Боевой собравши дух,
Продолжали перекличку.
Имена читал он вслух,
И наощупь ставил птичку!
На обратной стороне
Чуть помятого листа
Пару строк чиркнул он ей,
Но печалиться не стал.
В море Баренцевом шторм,
Разошелся в девять баллов.
Взрыв, болтанка, а потом
Душам их легко так стало…

Он был прекрасным поводом
Для истинных причин.
Не поддаваясь доводам,
Жизнь странную влачил.
Зимою, в стужу лютую,
В палящий летний зной,
Льняным тряпьем окутанный,
Вел диалог с собой.
Похлебка чечевичная
На завтрак и обед.
Работал он над личностью
Своей уж много лет.
Известия о философе
Так разошлись по свету,
Что мудрецы с вопросами
К нему шли за ответом.
И в наскоро сколоченный
Бочоночек из липы
Десницей позолоченной
Вдруг постучал Антипа:
“Коль были бы привычнее
Вам похвала и лесть,
Похлебку чечевичную
Вам не пришлось бы есть!”
В ответ, не долго думая,
Он молвил с расстановкой:
Тут, что то перепутано
В вопросе есть уловка.
Когда бы пищей скромною
Ты голод утолил
Ты б шел дорогой ровною
И никому не льстил !